Пролог. Костер. Часть 2

Но именно в эту ночь все с самого начала пошло не так. Девушка ушла сразу после заката побродить по деревне и окрестностям. Старший мужчина тоже куда-то отправился, не желая, наверное, оставаться с молодым человеком. Юноша остался один. Он ничего не боялся, и планов на ночь у него конкретных не было, поэтому он тоже отправился побродить по улочкам в одиночестве. В первый момент его поразило то, что деревня казалась абсолютно пустой, вымершей. На улицах не было ни души, а в домах даже не зажигали свет. Но потом он задумался о чем-то и перестал обращать внимание на эту странность. Пройдя половину деревни, он свернул за угол и увидел площадь. На ней собрались все жители деревни, пришли даже старые и больные. Матери принесли с собой грудных детей. Казалось, что при таком количестве народу на площади должно быть шумно. Но стояла тишина. В этом было что-то мрачное и торжественное одновременно. Ничто не нарушало тишины, даже дети не решались плакать, словно чувствуя важность момента. Молодой человек тоже уловил общее настроение. Оно показалось ему угрожающим. Он хотел уже развернуться и пойти в другую сторону, но не успел. Уже разворачиваясь, он заметил, как от угла дома отделились тени... Их было слишком много даже для него. Непонятно, как они могли так долго сохранять неподвижность, но эффект внезапности им удался. Молодого человека окружили, он пытался драться, даже, кажется, ранили нескольких нападавших, но их все равно было слишком много. Его связали, он легко порвал веревки и снова вырвался, его снова поймали. Ужасно было то, что вся борьба происходила в абсолютной тишине. И молодой человек был обречен на проигрыш. Его снова связали и потащили на площадь. Площадь ожила. Вокруг себя он видел смеющиеся и улюлюкающие рожи. Его толкали и пинали со всех сторон, ему плевали в лицо. Но он не мог понять, в чем же дело. Неужели они догадались?
И вот его протащили сквозь толпу и почти вынесли на середину площади. Он увидел перед собой деревянный столб, окруженный вязанками дров. Рядом с будущим костром стоял беззубый ухмыляющийся старик, который держал в руках факел. При виде молодого человека улыбка старика стала еще шире и еще противнее. Юноша понял, что его ждет. Нельзя сказать, что он был сильно напуган, но он так привык быть уверенным в своей безопасности и безнаказанности, что долго не мог поверить, что возмездие все-таки нашло его. Он знал, что заслужил ненависть этих людей, поэтому приготовился умереть достойно. Правда, внутренний голос кричал ему: «Сгоришь, ты сгоришь! Тебя сожгут на костре… Это будет больно. Очень-очень больно и очень-очень долго!». Но он усилием воли пытался заглушить в себе панику. И ему это почти удалось. Может быть, не до конца, но внешне он по-прежнему выглядел спокойным и отчужденным, словно все это происходит не с ним. Его снова потащили, но он уже не сопротивлялся. Он старался не замечать, как его руки и ноги привязывают веревками к деревянному столбу. Да, он мог снова легко разорвать все, что крестьяне тут накрутили. Но он не стал, понимая, что они все равно поймают его. Зачем же унижаться еще раз? Он осознавал, что наступил конец его жизни, которая должна была длиться вечно. Странно, но он почти об этом не жалел. Он был очень счастлив в свои последние дни. Хорошо, что все заканчивается сейчас, когда он так счастлив… А девушка утешится, ведь она остается не одна… Жаль только, что он не успел закончить последнюю скульптуру. Он думал об этом, а в это время его закончили привязывать, и безобразно ухмыляющийся старикашка поднес к вязанкам хвороста факел. Юноше вдруг захотелось во чтобы то ни стало стереть эту улыбку с мерзкой хари. Это ощущение было сродни болевому. Появился даже какой-то зуд в руках, дыхание перехватывало от нетерпения. Он решил не противиться этому чувству: глядя прямо в водянистые глаза этого ничтожества, посылая ему всю свою ненависть и ярость, он медленно-медленно развел руки в сторону, разрывая крепко скрученные веревки, и широко ему улыбнулся, обнажая клыки. Старик отшатнулся, по площади пронесся вздох ужаса. Молодой человек был доволен полученным эффектом. Старик уронил факел, но, к сожалению, он упал не на землю, а на одну из вязанок хвороста, которая быстро разгорелась и зажгла соседние. Казнь началась.
Огонь уже подползал к его ногам, он ластился к ним, словно голодная кошка, терся вокруг них, но пока еще не был настолько близко, чтобы его обжечь. Юношу все больше угнетало ожидание смерти, оно внушало ему даже больший ужас, чем сама смерть. Но он молчал. И тут над площадью пронесся крик: «Джозеф!!!». В нем почти не осталось ничего человеческого, он был полон такого ужаса, такой боли, что крестьяне отшатнулись от его источника в разные стороны. Они перестали даже смотреть на казнь. Кричала женщина. Юноша улыбнулся и прошептал: «Алиенора…». Она уже приближалась, расталкивая и разбрасывая всех, кто попадался на ее пути. Он почти летела к нему, стараясь оказаться у костра прежде, чем пламя начнет лизать ноги ее возлюбленного. Джозеф, а именно так звали молодого человека, разорвал веревки и на ногах тоже, теперь он пытался выйти из круга огня, который его окружал. У него появился шанс на спасение. Им стоило воспользоваться. Но подвергать лишней опасности свою Алиенору он не хотел. Наконец, он нашел маленький проход между горящими вязанками. Он шагнул туда, но огонь тут же набросился на него. Было больно. Но он терпел, пока мог. Его ноги начали гореть, но он делал шаг за шагом, проходя сквозь стену пламени. Он не мог позволить Алиеноре обжечься. Но вскоре у него совсем не осталось сил, чтобы идти. Огонь словно высасывал их из него. Боль в ногах стала невыносимой, пламя ползло вверх по его одежде, причиняя все новые и новые страдания. Но он продолжал идти. Да, костер крестьяне сложили большой, слишком большой, настолько огромный, что преодолеть его было трудно даже бессмертному. Он не мог прибавить шаг, опасаясь провалиться в ямы, образованные прогоревшим хворостом, поэтому ему постоянно приходилось выбирать дорогу, каждый раз думать, куда поставить ногу. Те 10 – 15 шагов, которые отделяли его от свободы, жизни и любви дались ему очень тяжело. Но он их сделал. Он выбрался из пламени одновременно с тем, как Алиенора достигла центра площади. Она и подхватила его на руки. Он так обжег ноги, что непонятным оставалось, как он вообще смог пройти через пламя, не упав в самом его центре. Все это время крестьяне смотрели на происходящее молча, словно прибывая в состоянии шока. Алиенора успела уже перебросить Джозефа через плечо и, пройдя через площадь, выйти на одну из улочек, когда они опомнились и с воем бросились за ней. Она побежала. Отдать им Джозефа она просто не могла. Джозеф все это время был в сознании. Услышав, что их догоняет орда крестьян, он просил Алиенору оставить его, бросить на дороге и спасться: «Пойми, я люблю тебя, я не смогу жить, зная, что ты умрешь. Я не смогу даже умереть с миром, сознавая, что ты уходишь в небытие со мной, по моей вине. Оставь меня. Я тебя умоляю: оставь. У тебя ведь есть Рудольф. Вы будете счастливы и без меня. Я не нужен тебе. Смирись и уйди». Но Алиенора не желала его слушать, почти прошипев: «Я тебя им не отдам!», - она только ускорила бег. Она бы, наверное, оторвалась от преследования, тем более, что конец деревни был уже близок, она уже видела край леса… Но крестьяне ее просто перехитрили, а занятая просьбой Джозефа и размышлениями о ее чудовищности, она просто забыла прочесть их мысли. В критические моменты она всегда становилась больше похожей на человека, почти забывая о своих вампирских способностях. Если, конечно, эти моменты не были вызваны самими способностями. Она почти добежала до леса, когда с диким улюлюканьем на нее налетела еще одна толпа крестьян с факелами. С другого конца на нее тоже неслась толпа. Алиенора поняла, что это конец. Она стояла в двух шагах от спасительных деревьев и ничего не могла сделать. Нет, кое-что могла… Ее смерть хотя бы не будет напрасной. Она схватила Джозефа, словно соломенную куклу, и швырнула его вперед. В кусты. Если он что-то и сломает себе, то все раны быстро затянутся. Убить его может только костер. Теперь обе руки ее были свободны. Она приготовилась к бою, заранее зная, что обречена, но решив взять с сбой в могилу как можно больше народу.